В Тяньцзине завершился саммит Шанхайской организации сотрудничества, который многие аналитики уже назвали крупнейшим в истории объединения. Его итоги выходят далеко за рамки внутренней повестки стран-участниц: речь идёт о формировании новой архитектуры евразийской безопасности и усилении влияния альтернативных западному порядку центров силы. Для государств Южного Кавказа, находящихся на перекрёстке транспортных и энергетических маршрутов, происходящее приобретает особое значение.
О том, как в Тбилиси воспринимают результаты саммита, какие перспективы открываются для Южного Кавказа и каким образом Грузия пытается превратить транзитное преимущество в устойчивое стратегическое влияние, мы беседуем с известным экспертом, политологом Дмитрием Лорткипанидзе.
-Как Вы оцениваете значение саммита ШОС в Тяньцзине для региональной архитектуры безопасности и для интересов стран Южного Кавказа, включая Грузию?
-Саммит ШОС в Китае наглядно показывает, насколько актуальна и жизнеспособна была стратегическая линия, предложенная Евгением Примаковым ещё в конце 1990-х годов. Его доктрина «Россия–Индия–Китай» задумывалась как альтернатива однополярному миру и как попытка сформировать ядро многополярности. Сегодня именно в рамках ШОС эта идея обрела институциональное воплощение: треугольник РИК превратился в фундамент организации, вокруг которого выстраиваются новые союзы и формируется пространство евразийского взаимодействия. Если в 1990-е это была концепция, то теперь это — практическая политика, определяющая контуры мировой архитектуры XXI века.
В условиях, когда мировая система безопасности сменила формат, а международное право утратило силу, Грузия не может позволить себе роскошь политических иллюзий. Настало время холодного расчёта и стратегического мышления. Будущее страны зависит от того, сумеем ли мы сформулировать собственный национальный интерес и превратить его в реальную политику.
Сигнал в том, что Китай использует ШОС как площадку для закрепления «многополярности» и альтернативных западным правил игр — с весьма широким составом лидеров (включая Индию, Россию, Турцию, Иран). Для Южного Кавказа это означает рост веса восточного трека в безопасности и логистике.Для Грузии прямых гарантий безопасности ШОС не даёт (страна вне формата), но косвенно влияет через транспорт, энергетические цены и политические конфигурации вокруг соседей.
-Встреча президентов Азербайджана и Турции подчеркнула стратегическое союзничество и проекты транспортной и энергетической интеграции. Как это воспринимается в Грузии, которая также является частью Среднего коридора?
— В Тбилиси нынешнюю ситуацию воспринимают двойственно — как окно возможностей и одновременно как стратегический вызов. Возможность состоит в том, что укрепление и уплотнение Среднего коридора сулит Грузии серьёзный рост транзитного потока. Это новые грузы, новые тарифные поступления, оживление портовой инфраструктуры и железных дорог, а также усиление роли страны в логистике между Европой и Азией. Вызов же кроется в другом: в условиях активной турецко-азербайджанской повестки Грузии важно не потеряться и не «раствориться» в общей региональной игре. Для Тбилиси принципиально сохранить самостоятельный голос за столом переговоров — будь то вопрос тарифной политики, развитие портов или расширение железнодорожной пропускной способности. Суть дилеммы проста: превратить транзитное преимущество в устойчивый рычаг влияния, не позволив, чтобы его ценность была нивелирована соседями.
-В то же время на полях саммита состоялся диалог Ильхама Алиева и Никола Пашиняна. Какой сигнал это посылает региону и как отражается на восприятии перспектив армяно-азербайджанского мира с точки зрения Тбилиси?
— Сам факт проведения встречи можно рассматривать как осторожный сигнал позитивных сдвигов в восприятии «мира после 2023 года». Однако содержание дискуссий показывает, что политический контур остаётся противоречивым. Даже сама терминология — будь то «Зангезурский коридор» или условное «Trump Route» — превращается в поле борьбы за интерпретации и легитимность. Каждое слово и маршрут в этом контексте обретает символическое значение, становясь не просто географией, а отражением конкурирующих стратегий.
Для Тбилиси подобная динамика читается иначе — не как тупик, а как открывшееся окно возможностей. Здесь делают акцент на том, что спорные формулировки и неопределённые рамки могут стать отправной точкой для прагматичных договорённостей по коммуникациям. В этом «окне» видят шанс превратить напряжённость в новые форматы сотрудничества: транспортные линии, энергетические узлы, логистические схемы. Иными словами, противоречивость трактуется не как угроза, а как пространство для поиска взаимоприемлемых решений.
-Как Грузия смотрит на роль Турции как стабилизирующего игрока в регионе и на то, что Азербайджан и Турция расширяют влияние через совместные проекты, включая железнодорожные линии и энергетическую инфраструктуру?
Для Грузии Турция — ключевой экономический и транзитный партнёр и, фактически, гарант связности к рынкам ЕС/Средиземноморья. Расширение турецко-азербайджанских проектов воспринимается как усиление предсказуемости логистики, но и как фактор глубокой зависимости от одного вектора — значит, Грузии важно диверсифицировать мощности (порт, ж/д, таможня).
Судя по сообщениям, Индия заблокировала вступление Азербайджана в ШОС (фактор Пакистана). Для Грузии это не «минус», а элемент диверсификации: Нью-Дели заинтересован в альтернативных евроазиатских цепочках (IИндия–Ближний Восток–Европа), а значит, в теории — в грузинской инфраструктуре как части обходных маршрутов. Но практический эффект — опосредованный: это больше про баланс в Азии, чем про моментальную логику грузинских коридоров.
-Средний коридор, в котором Грузия играет ключевую транзитную роль, все чаще рассматривается как некая альтернатива для ранее существующих. Согласны ли Вы с тем, что это шанс для Грузии усилить свою стратегическую значимость?
-Данные последних двух лет, 2024–2025 гг., свидетельствуют о беспрецедентном рывке транскаспийского транзита, и именно Грузия оказывается одним из ключевых бенефициаров этого процесса. С ростом грузопотока усиливается и её геоэкономическое значение: страна превращается в важнейший узел транспортной карты Евразии.
Однако превращение текущего всплеска в устойчивое стратегическое преимущество требует решения целого ряда критических задач — тех самых «бутылочных горлышек», которые пока сдерживают эффект.
Железнодорожная сеть внутри страны: пропускная способность грузинских железных дорог ограничена, что мешает масштабному перераспределению грузов. Без модернизации инфраструктуры этот рост может застопориться.
Порты и терминалы: особенно остро стоит вопрос строительства и запуска глубоководного порта, способного принимать суда крупного тоннажа и обеспечивать полноценную интеграцию в глобальные морские маршруты.
Таможенные и цифровые процедуры: синхронизация правил и внедрение единых электронных систем в коридоре позволили бы ускорить оборот грузов, сократив время и издержки на границах.
Каспийский флот: устойчивость коридора во многом зависит от наличия достаточного числа судов и адекватной логистики на водном участке маршрута.
Именно устранение этих ограничений превратит Грузию не просто в транзитную площадку, но в полноценный стратегический центр, через который будет выстраиваться новая архитектура торговли между Востоком и Западом.
Абульфаз Бабазаде
