Вместе с эрозией гегемонии рассасывается и иерархия, а с ней директивные правила.
Дипломатическое начало месяца напомнило о многополярности. На саммите ШОС и военном параде в Китае незападная часть мира была представлена впечатляюще. Даже Дональд Трамп оценил — почтительный сарказм реплик в соцсети свидетельствует, что зрелище не оставило его равнодушным.
Комментаторы заговорили о новом мировом порядке — вот-вот уже заявит о себе. Но что понимать под порядком? Слово подразумевает упорядоченность — наличие правил, которые соблюдают вовлеченные в отношения субъекты. Таковыми были порядки, хорошо всем известные: после Второй мировой и холодной войн. И тогда не все работало, как часы, но рамки понятны.
Вместе с эрозией гегемонии рассасывается и иерархия, а с ней директивные правила. Формулировки, любимые Пекином (сейчас выдвинута инициатива «глобального управления»), не обозначают четких рамок, только принципы достойного поведения.
Совместный документ из них соорудить можно, а положить в основу международных институтов, как привыкли, не получится.
Такой цели и нет. В грядущем мировом устройстве (так точнее, чем «порядок») главное — гибкость, способность адаптироваться к постоянно меняющимся обстоятельствам. Значимых игроков много, они переплетены разными зависимостями, и факторов, воздействующих на международные процессы, все больше. Гегемонию подточило в первую очередь именно это, а не появление других центров силы.
В таком устройстве невозможен общий баланс. Максимум — отдельно взятые на локальном уровне, да и то ситуативно. В этом отличие от «порядка», который без какого-то баланса не существует. Мир, который принято называть многополярным, состоит из многих разновеликих центров. Они взаимодействуют между собой, как могут, исходя из собственных потенциалов и руководствуясь своими интересами.
В «либеральном мировом порядке» международные институты все-таки несколько выравнивали возможности.
Уязвимость одних отчасти компенсировалась ограничением других. Теперь все жестче, соотношение сил меряется не через посредничество неких структур, а напрямую, «по гамбургскому счету» (этот фразеологизм, конечно, не очень уместен, игра по-крупному идет в обход Европы).
Как ни удивительно, получается, что наиболее последовательное выражение многополярного подхода — «мир через силу» Дональда Трампа. Он презирает институты и предпочитает решать вопросы с каждым по-отдельности. Потому что уверен, что в формате «один на один» равных США практически нет. Иными словами, Трамп, по существу, не против многополярного мира, поскольку считает свою страну заведомо самым сильным «полюсом».
Трамп в этом лагере кажется парадоксом, да и сам он возмутится такой постановке вопроса. А зря. Многополярность — не сообщество единомышленников, это пространство разнонаправленной конкуренции. В ходе ее вспыхивают острые конфликты, складываются комбинации интересов, текущие сближения, даже союзы. Но они совсем не похожи, например, на Североатлантический блок, еще недавно считавшийся образцом альянса.
Наталкиваясь на отказ крупных игроков выполнять американские пожелания, Трамп злится. Однако к странам и лидерам, твердо стоящим на своем, он явно испытывает уважение. Чего не скажешь о его восприятии союзников, готовых на все, лишь бы «папочка» не рассердился.
Как «реальный социализм» не был похож на чаяния основоположников, так и «реальная многополярность» иначе представлялась четверть века назад. Но она, как говорили те самые основоположники, всерьез и надолго, надо осваивать и осваиваться.
Федор Лукьянов, главный редактор журнала «Россия в глобальной политике», председатель президиума Совета по внешней и оборонной политике, директор по научной работе фонда развития и поддержки международного дискуссионного клуба «Валдай»
www.kommersant.ru
