В Сингапуре прошла 22-я конференция по безопасность «Диалог Шангри-Ла», организатором которой является лондонский Международный институт стратегических исследований (IISS). Прежде, чем углубиться в особенности нынешнего форума – историческая подоплёка. Сингапур – город-государство, азиатская вотчина клана Ротшильдов, крыша для олигархических капиталов, западная витрина для Азии и полигон для наиболее жёстких, тоталитарных моделей контроля над людьми, которые отрабатываются там глобалистами.
Существовал геополитический проект глобальной трансформации, в котором этот «райский уголок» был задействован. Сигналом послужил перевод в Сингапур Джимом Роджерсом, партнёром Джорджа Сороса по фонду Quantum, значительной части своих финансовых активов. Это случилось в начале 2000-х годов, а в 2005 году лидеры США, Канады и Мексики заключили Техасское соглашение об объединении трёх стран в Северо-Американский союз (NAU). Решалась двуединая задача: сброс американского госдолга с помощью перехода на единую валюту амеро и мировое переформатирование. К 2010 году NAU должен был стать реальностью, и запускалась вторая часть проекта – по его объединению с ЕС в TAU – Трансатлантический союз. Тоже с общей валютой, но подчеркивалось, что не амеро и не евро. Проницательные эксперты, связав это со столетними амбициями другого проекта – Global Britain, современная интерпретация которого уходит в разработки Сесила Родса, очень быстро нашли соприкосновения и предположили, что единой валютой «расширенного» Запада станет фунт стерлингов, а единым центром – Лондон. Поэтому когда сейчас Дональд Трамп увязывает между собой темы долгового навеса и «канадской» экспансии – это сигнал к тому, что под эти задачи ищется новый проект, и без его реализации Запад не видит для себя возможности реализовать в свою пользу разрушительный потенциал нынешнего мирового кризиса.
Другим маркером проекта, соединяющего Техас с глобальной Британией, стало создание «Группы двадцати», осуществлённое на базе «десятки» стран-членов совета директоров БМР — Банка международных расчётов. Она появилась в 1999 году в формате глав минфинов и ЦБ, под будущий «дефолтный» кризис, с началом которого в 2008 году была повышена в статусе до формата глав государств и правительств. И тут в планы «проектников» на дефолт вмешался «чёрный лебедь» — возникший альянс России и Китая.
Дело в том, что напрямую объединять NAU с ЕС означало оставить в стороне Азию. Поэтому двухходовку усложнили до трёхходовки, включив в неё азиатский «транзит». С крахом доллара, финансовый центр на маршруте из Нью-Йорка в Лондон делал промежуточную остановку на азиатской оси. От Южного Китая (проект его обособления от остальной страны до середины 2010-х годов разрабатывался Фондом братьев Рокфеллеров), где эпицентр приходился на район Большого залива (Гуанчжоу – Гонконг – Макао) к Сингапуру и далее в Австралию. Помимо амеро, были напечатаны «перевёрнутые» географические карты с пятым континентом и проекцией этой оси в центре и всеми остальными континентами по краям. В 2007 году, после мюнхенской речи Владимира Путина, в Китае прошёл XVII съезд КПК, на котором на позицию преемника (зампред КНР в статусе члена Посткома Политбюро) был номинирован Си Цзиньпин. Уже после «судьбоносного» кризиса, в марте 2010 года, оба будущих лидера (Путин тогда был премьером) неделю провели в консультациях в Завидово, а концептуальные центры Запада исходили желчью по поводу неожиданно возникшей преграды.
Что произошло? За два месяца до лондонского саммита «двадцатки» (март 2009 г.) через казахстанского президента Нурсултана Назарбаева был вброшен проект новой мировой резервной валюты, смешавший планы дефолта. А за неделю до саммита нервы не выдержали у правящего триумвирата в США. Президент Обама, Гайтнер (минфин) и Бернанке (ФРС) ответили отказом; повестка дня саммита была изменена, проект глобального обвала – свёрнут и заменён финансовой накачкой QE, под которую сформировали Совет по финансовой стабильности, формально – при «двадцатке», фактически – при БМР (Базельский комитет по межбанковскому контролю). После этого, в 2010-е годы, была предпринята попытка возврата к проекту Global Britain — в виде планов Трансатлантического и Транстихоокеанского партнёрств. Но темп был потерян, ситуация изменилась, а в 2017 году пришёл Трамп – сторонник не децентрализованного, «инклюзивного» глобализма, а иерархической концепции MAGA. И оба партнёрства похоронил.
Наследием того «техасского» проекта и стал «Диалог Шангри-Ла», на котором в этом году традиционно с началом СВО не только отсутствовала российская делегация, но не приехал и китайский министр обороны Дун Цзюнь, отвергнув таким образом перспективу традиционной встречи в шефом Пентагона Питом Хегсетом. Пекин делегацию направил, но уровнем много ниже — Национального университета НОАК.
Ключевые доклады на конференции сделали Хегсет и нарисовавшийся в Сингапуре «вкаждойбочкезатычка» Эммануэль Макрон. Краткие тезисы сказанного ими имели однозначную антикитайскую направленность. Но если Хегсет обвинил Пекин в стремлении изменить баланс в Индо-Тихоокеанском регионе (ИТР) путём наращивания военного потенциала, то Макрон принялся разбрасываться в его адрес ультиматумами. И угрожать, что если Китай не «приструнит» КНДР и не притормозит военное сотрудничество Пхеньяна с Москвой, то получит НАТО у собственных границ. Намекая, видимо, на реанимацию идеи офиса альянса в Токио. Коснулся этой темы и американский министр, отметивший идеологическую близость Китая с КНДР, а политическую – с Россией, а также обвинивший Пекин в стремлении захватить Тайвань. На этой основе им были сделаны два важных признания: что Индо-Тихоокеанский регион стал для США приоритетом, и что попытка Китая решить тайваньский вопрос силой встретит вооружённое вмешательство США. Иначе говоря, Вашингтон готовится спровоцировать в Тайваньском проливе конфликт по «украинской» схеме. Именно отсюда растут попытки островных сепаратистов перепрограммировать идентичность его жителей, чтобы они ощущали себя не китайцами, а некими «тайваньцами». То есть «антикитайцами».
Но самую главную «бомбу» взорвал всё-таки Макрон, призвав к созданию новой региональной коалиции «третьего пути» — альянса Европы с Азией, который не имел бы отношения к «борьбе сверхдержав». Безусловную согласованность этой инициативы с Вашингтоном он выболтал рассуждениями о конфигурации такой коалиции – от Индии до участников нового (без США) Транстихоокеанского партнёрства, заявив, что «время неприсоединения прошло». И что он «ожидает» в этой коалиции как Китай, так и США. Даже пообещал обновить в этих целях французскую Стратегию в АТР. Взаимоотношения в треугольнике Москва – Пекин – Пхеньян залётный «наполеончик» охарактеризовал как «проблему ревизионистских стран, которые хотят контролировать районы от окраин Европы до архипелагов в Южно-Китайском море, исключая региональных партнёров и игнорируя международное право». Правда, тут же наплевав на право, Макрон призвал не забывать байденовскую концепцию «мира на правилах».
Из Пекина на речь Хегсета последовало заявление МИД КНР, а вот доклад Макрона резонно был проигнорирован: комментировать марионеток бессмысленно, работать следует с первоисточником. Китай заявил, что США по-прежнему претендуют на гегемонию и являются крупнейшим фактором подрыва мира и стабильности в АТР. «Индо-Тихоокеанская стратегия» не имеет общего с реальностью, прикрывает размещение стратегических наступательных вооружений в Южно-Китайском море и превращает АТР в «пороховую бочку». Тайваньский вопрос — сугубо внутреннее дело Китая, и ни одна иностранная страна не имеет права в это вмешиваться; ранее Пекин напомнил о принципе одного Китая, который признаётся Вашингтоном. Эксплуатация тайваньской темы в двусторонних отношениях – это «игра с огнём», и Хегсет занимается тем, что навязывает менталитет холодной войны и логику блоковой конфронтации.
Что из этого следует? Очень похоже, что перед нами новая стратегия Запада в Евразии. После того, как российский лидер год назад обнародовал концепцию евразийской системы безопасности взамен евроатлантической, на нашем континенте стал выстраиваться контур, который исчерпывающим образом иллюстрируется географией контактов Путина за последний год: Китай – КНДР – Вьетнам – Монголия – Мьянма — Иран. Разрушение этого контура – главная задача Запада, и в ней наблюдается разделение функций. США, судя по итогам «Шангри-Ла-2025», берут на себя противостояние с Китаем, связывая своего главного геополитического противника, а Макрон, похоже, получил от Вашингтона карт-бланш на розыгрыш индийской карты. И через неё – транзитного маршрута, согласованного, было, ещё Джо Байденом в Дели на полях саммита «двадцатки» 2023 года: индийский Мумбаи (Бомбей) – иранский Чабахар – Израиль – Турция – Европа. Это – не что иное, как именно таким образом и задуманная демократами в Белом доме альтернатива китайскому «Поясу и пути». Связывая с Европой иранского союзника Москвы и Пекина, она эксплуатирует китайско-индийские противоречия, подрывая заодно тем самым внутренние связи с ШОС, которая рассматривается таким же стержнем евразийской системы безопасности, как НАТО – евроатлантической.
При этом нельзя забывать, что Франция – такая же «ротшильдовская» страна, как и Британия, а связка лондонской и парижской ветвей этой олигархической династии очень многое определяет в мировой политике, начиная с наполеоновских войн XIX века. Так сложилось, особенно во Второй мировой войне, что Париж частенько таскает каштаны из огня Лондону, который, в свою очередь, выполняет функцию «непотопляемого авианосца» Вашингтона, а также его плацдарма для вторжения на континент. Так что Макрон, выдвигая идею альянса Европы с Азией, по сути в пику российско-китайской Большой Евразии разыгрывает единую партию с Хегсетом, который пытается поставить Китай перед выбором между сосредоточением на противостоянии США и разбросом внимания на два фронта с риском пропустить негативные тенденции в стратегическом тылу.
Автор: Павленко Владимир
