Проект приказа генпрокурора, предусматривающего, по сути, ревизию решений о реабилитации жертв политических репрессий, принятых за последние 70 лет, вызвал, как принято говорить в таких случаях, неоднозначную реакцию общественности. Впрочем, главенствующей эмоцией в этой сложной гамме откликов пока что, пожалуй, является недоумение.
Понятно, что кто-то воспринял новость с нескрываемой надеждой на то, что история страны, совершив сальто-мортале, возвращается на «круги своя», на «единственно верный» курс, предначертанный «Кратким курсом истории ВКП (б)». Кто-то — с неподдельной тревогой по тому же поводу. Кого-то против разворота на 180, но считает необходимым и правильным провести «работу над ошибками» и верит в то, что этим, сиречь дальнейшим совершенствованием процедуры, все и ограничится.
Но ответа на вопрос «Что это будет?» нет пока ни у первых, ни у вторых, ни у третьих. Та сумма знаний по вопросу, которой располагает общественность на сегодняшний день, позволяет строить любые прогнозы — от предельно консервативных до максимально смелых.
Ключевое положение будущего приказа сформулировано так: «Учитывая основные стратегические цели утвержденной распоряжением Правительства РФ от 15.08.2015 № 1561-р Концепции государственной политики по увековечению памяти жертв политических репрессий, с учетом изменений, внесенных распоряжением Правительства РФ от 20.06.2024 № 1564-р, о недопустимости реабилитации и оправдания лиц, виновных в совершении тяжких и особо тяжких преступлений, военных преступлений, преступлений против мира и человечности, на постоянной основе организовать работу по выявлению и отмене таких решений».
Звучит, что и говорить, весомо. Но, строго говоря, рассматривая ситуацию с формально-юридической точки зрения, никаких новшеств здесь нет. Основной правовой инструмент наших правоохранителей в этом деликатном деле — закон «О реабилитации жертв политических репрессий» от 18 октября 1991 года. И он содержит длинный перечень тех, кто реабилитации не подлежит. Намного более длинный, чем в проекте приказа и упомянутой концепции.
Согласно закону, к жертвам политических репрессий не могут быть отнесены осужденные — при условии наличия достаточных доказательств — за «измену Родине в форме шпионажа, выдачи военной или государственной тайны, переход на сторону врага; шпионаж, террористический акт, диверсия», за «насильственные действия в отношении гражданского населения и военнопленных», за пособничество «изменникам Родины и фашистским оккупантам в совершении таких действий во время Великой Отечественной войны», за «организации бандформирований, совершавших убийства, грабежи и другие насильственные действия», за «личное участие в совершении этих деяний в составе бандформирований», за «военные преступления, преступления против мира, против человечности и против правосудия»…
И это положения закона не осталось юридической абстракцией: не так уж мало решений о реабилитации было пересмотрено на основании несоответствия данной норме. Один из наиболее известных случаев — отмена решения о реабилитации Гельмута фон Паннвица — немецкого генерала, который во время войны командовал казачьими соединениями в составе вермахта и Ваффен-СС, сформированными из перешедших на сторону Германии граждан СССР.
Для справки: в мае 1945 года фон Паннвиц, воевавший в конце войны на южном фланге Восточного фронта, в Югославии, успел вывести свой 15-й казачий корпус в Австрию, в британскую оккупационную зону, где и произошла капитуляция соединения. Был, однако, выдан вскоре англичанами (вместе со своими подчиненными) советским властями. 16 января 1947 года был повешен по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР.
Спустя почти полвека, 22 апреля 1996 года, после соответствующего обращения его внучки решением Главной военной прокуратуры РФ был реабилитирован как жертва политических репрессий. Однако спустя несколько лет решение было отменено. «Ранее принятое решение о реабилитации фон Паннвица было ошибочным и противоречило имеющимся в деле доказательствам его виновности в преступлениях против народов Советского Союза и Югославии», — гласило заключение ГВП, вынесенное 28 июня 2001 года.
А относительно недавно, в феврале этого года, была отменена реабилитация Всеволода Блюменталь-Тамарина — российского и советского актера, режиссера и литератора, заслуженного артиста РСФСР (1926 год). Во время Великой Отечественной войны заслуженный артист, оказавшись на оккупированной территории, пошел на активное сотрудничество с немцами: из советской театральной звезды превратился в звезду нацистской пропаганды: работал на радио, призывая население СССР принять участие в «великой борьбе со сталинской властью».
27 марта 1942 года Блюменталь-Тамарин был заочно приговорен Военной коллегией Верховного Суда СССР к смертной казни, в 1993 году реабилитирован. А спустя 31 год посмертная судьба артиста-коллаборациониста претерпела новый зигзаг. «Блюменталь-Тамарин перешел на сторону врага, стал сотрудничать с немецкими оккупантами, призывал по радио к борьбе против Советского государства, перешел на сторону врага, — гласит последнее на текущий момент решение Генпрокуратуры по этому делу. — По результатам проверки… заключение о реабилитации отменено, в его реабилитации отказано».
В общем, можем, когда захотим. И безо всяких новых приказов и обновленных госконцепций. Поэтому существует ненулевая вероятность того, что новые приказы и обновленные концепции ничего принципиально не поменяют: несмотря на громкие декларации, «работа над ошибками» будет идти примерно в том же ритме, как шла до сих пор.
Но закрывать вопрос на этом рано: есть, безусловно, есть основания и для иных прогнозов. Во-первых, присутствующие в проекте генпрокурорского приказа слова «на постоянной основе» выдают намерение придать операции «Деабилитация» иной, намного больший размах. А упомянутые поправки к концепции госполитики по увековечению памяти жертв репрессий, утвержденные три месяца назад, дают повод предполагать, что изменения могут коснуться не только масштабов, но и характера этой работы.
«Россия не может в полной мере стать правовым государством и занять ведущую роль в мировом сообществе, не увековечив память многих миллионов своих граждан, ставших жертвами политических репрессий», — гласил прежний вариант концепции, принятый в 2015 году. В 2024-м это вполне справедливая мысль была почему-то из текста изъята. И это далеко не все купюры.
Ничего теперь не говорится в концепции про «коллективизацию, повлекшую за собой многочисленные жертвы среди высланных и раскулаченных», и «связанный с насильственной коллективизацией голод, унесший жизни миллионов людей», про «гонения на представителей религиозных конфессий», про «многолетнюю дискриминацию тех представителей дореволюционной элиты, кто предпочел остаться в России, про «миллионы людей», которые «были лишены жизни, стали узниками ГУЛАГа, были лишены имущества и подвергнуты депортации»…
Зато добавлен обширный перечень «национальных интересов России на современном этапе»: к ним, в числе прочего, относятся «укрепление обороны страны», «защита российского общества от деструктивного информационно-психологического воздействия» и «укрепление традиционных российских духовно-нравственных ценностей».
Нет, оборону и ценности крепить, спору нет, надо. Но об этом много говорится в других важных государственных документах. К чему клонят правщики концепции, помещая это здесь, взамен вычеркнутого? Не к тому ли, что отныне тема политических репрессий должна рассматриваться не через призму права и морали, а сквозь прицел «национальных интересов России на современном этапе», то есть, называя вещи своими именами, должна быть подчинена соображениям текущей политической конъюнктуры?
Если так, то мы действительно можем зайти очень далеко. Такая постановка вопроса и впрямь может заставить наших блюстителей закона совершенно по-новому — точнее, по-старому — взглянуть на предмет. А кто-кто из них уже и сейчас его так видит.
Вспомним, например, нашумевшее в свое время высказывание директора ФСБ Александра Бортникова: «Хотя у многих данный период (1930-е годы — «МК») ассоциируется с массовой фабрикацией обвинений, архивные материалы свидетельствуют о наличии объективной стороны в значительной части уголовных дел, в том числе легших в основу известных открытых процессов. Планы сторонников Л. Троцкого по смещению или даже ликвидации И. Сталина и его соратников в руководстве ВКП(б) отнюдь не выдумка, так же как и связи заговорщиков с иноспецслужбами».
До сих пор об отменах решений о реабилитации осужденных из этой категории слышать не приходилось. Но, вполне возможно, все еще впереди. Ясно же сказано, с одной стороны, «о наличии объективной стороны в значительной части уголовных дел», а с другой — о «недопустимости реабилитации и оправдания лиц, виновных в совершении тяжких и особо тяжких преступлений».
Если говорить о репрессиях времен Большого террора, то, во-первых, «легких» дел там практически не было: что ни «враг народа», то «шпион», «изменник», «террорист» или «диверсант». А то и «участник военно-фашистского заговора». Куда уж тяжелее. А во-вторых, было тех дел такое великое множество… Напомним, только в 1937-1938 годах, в разгар репрессивного безумия, за различные «контрреволюционные» и «антисоветские» деяния были осуждены 1344923 человека. Из них к расстрелу были приговорены 681692.
Всего же в с 1921-го по 1954 год по таким статьям были осуждены в общей сложности более четырех миллионов человек. Если быть точным — 4060306. Почти 800 тысяч (по другим данным, более миллиона) расстреляны. Плюс 2,5 миллиона раскулаченных и отправленных в ссылку. Плюс 3,5 миллиона подвергнутых депортациям… На круг выходит не менее 10 миллионов. Реабилитировано же — с 1954 года по настоящее время — порядка шести миллионов. Что говорит о том, что процесс далеко не завершен. Но и эта цифра выглядит внушительно.
В общем, если перед российскими прокурорами остро стоял вопрос, чем бы заняться, то для них есть хорошие новости: проблема, считай, решена. Если сказанное в исправленной и дополненной госконцепции и проекте генпрокурорского приказа не пустые слова, то в ближайшие годы они будут буквально завалены работой, в смысле — архивными делами.
Ну, при условии, конечно, что будут досконально и тщательно разбираться с каждым таким делом, а не возьмут на вооружение «стахановские» методы своих коллег, трудившихся в те страшные годы. Тогда, как мы знаем, дело было поставлено на поток, на конвейер. Судебные органы, вернее, органы, имитировавшие суд, зачастую отправляли людей на смерть, даже их не видя, по спискам.
Было весьма прискорбно, если подобный конвейер заработал теперь. Уже не конвейер смерти, слава Богу, но конвейер оправдания смерти, обеления палачей. И, соответственно, повторного, посмертного осуждения их жертв. Причем повод для печали тут не только и не столько прошлое, — мертвые, как известно, сраму не имут, — сколько грядущее.
«История — это политика, опрокинутая в прошлое», — говорил советский историк Максим Покровский. Не все согласятся с этой сентенцией, но если заменить «историю» на «отношение политиков к тем или иным историческим событиям», то возражений, думается, не будет. Это, как ни крути, действительно «политика, опрокинутая в прошлое», отражение взглядов политического истеблишмента на то, каким он хочет видеть — и каким категорически не желает — будущее страны.
И если исходить из этой формулы, то картинка нашего «прекрасного далека» выглядит сегодня, мягко говоря, мутновато.
