Вся хроника англосаксонской глобальной экспансии изобилует примерами кровавого истребления покорённых народов и колоссальных демографических потерь под пятой колонизаторов.
26 мая палата общин британского парламента единогласно признала голод 1932-33 годов геноцидом украинского народа, тем самым сделав Великобританию 32-й страной мира, где такая трактовка трагических событий девяностолетней давности принята на официальном уровне. Столь безапелляционная позиция британских парламентариев заставляет любого добросовестного исследователя проблемы обратиться непосредственно к британской истории и сравнить события 1932-33 годов на Украине и 1846-51 годов в Ирландии. Такой анализ как лакмусовая бумажка способен выявить чудовищные масштабы лицемерия западных политических элит. Вся хроника англосаксонской глобальной экспансии изобилует примерами кровавого истребления покорённых народов и колоссальных демографических потерь под пятой колонизаторов. Однако гибель тасманийцев, американских индейцев, африканских рабов, бенгальских хлопкоткачей или других жителей далёких континентов обычно списывается на «культурную отсталость», «чересчур конфликтную реакцию аборигенов» или, в крайнем случае, на «произвол удалённых от метрополии менеджеров». Тем не менее, в случае Ирландии не работает ни один из данных аргументов: это соседний с британской метрополией регион, выступающий буквально как её географическое продолжение, где при справедливом управлении уровень благосостояния и качество жизни должны были быть очень близки с английскими. В этом смысле взаимоотношения Англии и Ирландии – очень подходящий аналог для сравнения взаимоотношений Великороссии и Украины, двух соседних регионов Российской империи и СССР, так же плотно прилегающих один к другому и так же тесно связанных.
Отличие первое: насильное и добровольное вхождение в империю
Само попадание Ирландии под власть Британской короны было результатом долгого и жестокого завоевания, встречавшего отчаянное сопротивление. Только в эпоху Кромвеля, как утверждает А. Мортон в «Истории Англии», остров потерял около 40 % населения – последствие массовых расправ британских солдат над коренными жителями. Свирепые карательные экспедиции осуществлялись англичанами с завидной регулярностью со времён Генриха II Плантагента (1171 год) вплоть до Войны за независимость 1919-23 годов. В ирландском прошлом не было ничего похожего на Переяславскую Раду 1654 года, когда вожди украинского освободительного движения добровольно приняли решение принять подданство Русского царя. Этот выбор многократно подкреплялся на последующих крутых поворотах истории (так, например, во время шведского нашествия 1708-1709 годов, жители осаждённой Полтавы не подняли восстание против русского гарнизона, а вместе с воинами русского царя героически обороняли свой город от превосходящих сил Карла XII).
Отличие второе: дискриминируемое и выигрышное положение
Исторический выбор украинцев в пользу России и ирландцев против Англии объясняется самим отношением имперского этноса к присоединившемуся народу. Для англичан ирландцы были «белыми туземцами», таким же объектом эксплуатации, как коренные народы Америки или Австралии. Для русских украинцы были единокровными братьями, которых освобождали от угнетения польских иноверцев. Ирландцы в Британской империи были лишены большинства прав, которыми обладали англичане. Украинцы (малороссы) в Российской империи пользовались теми же правами, которыми обладали русские (великороссы). Можно даже говорить об определённых привилегиях украинцев по сравнению с «имперским этносом» (если это выражение вообще применимо к такому сообществу, как Российская империя). Так, например, если около 60 % русских на протяжении XVIII столетия были крепостными, то на Украине вплоть до указа Екатерины II крепостное право вообще не применялось. При этом этнические украинцы играли весомую роль в управлении Российским государством (достаточно указать на имперского канцлера Александра Безбородко и президента Академии наук Кирилла Разумовского во времена той же Екатерины II и Павла I). Ирландцы же, вдобавок к запрету занимать государственные должности и другим ограничениям в Британской империи, были вынуждены платить унизительный десятипроцентный налог на содержание чуждой им англиканской церкви, а собственную католическую церковь финансировать по остаточному принципу. Самым же катастрофическим деянием англичан в отношении ирландцев было почти полное изъятие главного источника пропитания – земли. Каждая картельная экспедиция сопровождалась реквизициями ирландских земельных владений и щедрым наделением латифундиями отличившихся колонизаторов. Так, в частности, при Якове I было изъято 800 000 акров (примерно 320 000 гектаров, или почти десятая часть используемых в сельском хозяйств площадей острова); при Вильгельме Оранском – 1 000 000 акров. В итоге львиная доля угодий перешла в руки британских лордов, о которых очень метко выразился граф Клэр: «конфискация является их общим титулом». Таким образом, на острове сложилась типичная нацистская этносоциальная иерархия: землевладельцами выступали протестанты-англичане, а работали на земле католики-ирландцы. Подобная судьба ожидала бы и Украину, где место «высшей расы» занимала польская шляхта, если бы не успешная реконкиста бывших территорий Киевской Руси, осуществлённая совместными усилиями русских и украинцев. Благодаря военным действиям Российской империи украинцы, в отличие от ирландцев, не потеряли свои земельные наделы, а напротив, обретали новые плодородные угодья, заселяя совместно с русскими территории современных Одесской, Херсонской, Николаевской, Запорожской, Донецкой, Луганской, Воронежской, Саратовской, Оренбургской, Амурской областей, Краснодарского, Приморского и Ставропольского края, республики Крым – поистине лучшие чернозёмные земли державы! Британские лорды, как правило, не переселялись в Ирландию, управляя своими поместьями из Англии, что породило термин «отсутствующая аристократия». Главной их задачей было выжать максимум ренты из своих земельных владений, сдавая их втридорога ирландским арендаторам. Львиная доля прибыли не инвестировалась в развитие острова, а вывозилась в метрополию. Так, например, только в 1842 году, незадолго до «Картофельного голода», из Ирландии в Англию было переведено около 6 миллионов фунтов стерлингов. Колониальное положение Ирландии привело к вопиющему неравенству в уровне жизни. Так, уже первая сравнительная оценка потенциала Ирландии и Англии, сделанная экономистом Уильямом Петти в 1687 году, после карательной эпопеи Кромвеля и накануне конфискационной кампании Вильгельма Оранского, показала, что основные фонды метрополии (370 млн. ф. ст.) превышают основные фонды острова (20 млн. ф. ст.) почти в двадцать раз, при том, что население Англии и Ирландии в этот период различалось всего лишь в три раза (5,5-6,0 миллионов человек против 1,5-2,0 миллиона). Похожий разрыв сохранялся на всём протяжении политической зависимости Ирландии от Лондона. Украина в составе Российской империи, наоборот, была одной из самых благополучных её частей. Об этом свидетельствует, в частности, такой важный показатель, как смертность. Сравнение среднего уровня коэффициентов общей смертности, рассчитанных для периода 1801-1860 годов, показывает, что украинские губернии отличались, как правило, гораздо более низкой смертностью, чем прилегающие к ним губернии, населённые преимущественно великороссами (см. Таблицу 1). Даже Петербург, несмотря на своё столичное положение, не имел преимуществ перед Киевом. Похожий разрыв сохранялся и в конце XIX века. По расчётам демографа П.И. Куркина, в момент всероссийской переписи 1897 года ожидаемая продолжительность жизни в украинских губерниях составляла 35,3 года для мужчин и 36,2 года для женщин, в то время как для великороссийских европейских губерний эти показатели равнялись всего лишь 29,3 и 31,6 года соответственно. Эти данные позволяют говорить скорее о привилегированном, а отнюдь не униженном положении украинцев в Российской империи, особенно по сравнению с «имперским» великорусским этносом, что невозможно представить в империи Британской.
Различие третье, оно же сходство: революции совершаются, принципы остаются
Революции, коренным образом поменявшие уклад жизни в Великобритании и России, не изменили принципиальным образом межнациональных отношений. Упомянутые выше карательные войны Кромвеля и конфискации Вильгельма Оранского в Ирландии имели место уже после Великой Английской революции, в стране победившей либеральной демократии. При этом англичане на острове остались «расой лордов», а ирландцы «расой рабов», безземельных и крайне малоземельных крестьян. Октябрьскую революцию в России многие современные украинские авторы живописуют как «навязанную извне», как «червонную навалу», то есть «красное нападение». Однако нелепо отрицать, что украинцы приняли самое деятельное участие в революционных событиях 1917-1920 годов. Так, например, Военно-Революционный Комитет, руководивший большевистским восстанием в Петрограде, столице Российской империи, состоял из трёх человек (Дыбенко, Крыленко, Антонов-Овсеенко) — и все трое были этническими украинцами. Выходцами с Украины были такие светила международного коммунистического движения, как главнокомандующий Красной Армией Лев Троцкий и председатель Коминтерна Григорий Зиновьев. А главный герой «национального опору червонной навале», организатор Ноябрьского похода 1921 года Юрий Тютюнник, послуживший прототипом главного героя романа Василя Шкляра «Залишенец» («Оставшийся», «Последний») и признанный ныне символом украинского антисоветизма, всего за два года до этих событий сам поддерживал большевиков, возглавляя крупные соединения Правобережной Красной армии.
Также беспочвенными выглядят заявления современных западных политиков о том, что советское руководство планировало «подавить самосознание украинского народа и лишить его идентичности», с целью чего и был якобы организован голод 1932-33 годов. Напротив, именно советская власть предприняла ряд последовательных шагов по формированию украинской идентичности: впервые в истории создала стабильную украинскую государственность; ввела в широкий, в том числе официальный оборот единый украинский язык, до этого считавшийся набором диалектов и не имевший общепринятых литературных норм; открыла тысячи общеобразовательных школ с преподаванием на украинском языке. Можно по-разному оценивать эти действия, но отрицать их – невозможно. Для сравнения, в Речи Посполитой 1919-39 годов украинские школы не открывались, а закрывались в силу тотальной полонизации, и к началу Второй мировой войны в стране, где проживало около 20 % украинской общины, осталось буквально несколько десятков таких учебных заведений. (Вот где поистине прилагались систематические усилия по «подавлению украинского самосознания и ликвидации идентичности»!) Ещё один показательный факт: если в 1913 году в Российской империи общий тираж книг на украинском языке составил всего 686 тысяч экземпляров, то в роковые тридцатые годы ежегодная печать украинской книги измерялась десятками миллионов. Более того, создание Украинской ССР сопровождалось действиями, ущемляющими русское национальное сознание, плоды которых мы пожинаем сегодня, в том числе на театре военных действий. К примеру, между переписями 1923 и 1926 годов украинское население в Донецке якобы «выросло» более чем в 12 раз, что невозможно объяснить никаким миграционным притоком, а только искусственной «украинизацией», призванной превратить преимущественно русский город в преимущественно украинский. Только к середине тридцатых годов волна «красного» национализма в УССР несколько схлынула, и в оставшийся период советской власти преобладало национальное равноправие. Однако и на этом фоне украинская национальная элита периодически получала привилегированные бонусы вроде передачи Крыма в 1954 году или расцвета «днепропетровского клана» в эпоху правления Брежнева. В 60-70-х годах «днепропетровцы» играли важнейшую роль в советской элите, в том числе выдвигались на руководство центральными русскими областями (например, первым и вторым секретарями Тульского обкома КПСС были украинцы И.Х. Юнак и В.М. Сусляк). Не выдерживает никакой критики утверждение пропаганды киевского режима о том, что в начале 1930-х годов власти СССР захотели решить украинскую идентичность. На самом деле ВКП(б) и КПСС проводили прямо противоположную политику. Самым зримым подтверждением такого благоволения украинскому самосознанию было постоянное расширение УССР, в том числе за счёт территорий, изначально входивших в РСФСР. Так, в годы Гражданской войны и несколько позже в состав Украины были включены многие районы нынешних Донецкой, Луганской, Харьковской, Херсонской и Сумской областей, где русское (великорусское) население исторически составляло большинство (что легко проверить, посмотрев этническую карту Российской империи, составленную по итогам переписи 1897 года). После Великой Отечественной войны частью УССР стала Закарпатская область, хотя её жители просили Сталина создать отдельную Карпаторусскую Советскую республику, поскольку на этой территории до 1945 года преобладала не украинская, а русинская идентичность. В русле этой же тенденции находится передача Украине в 1954 году бесспорно русских регионов Крыма и Севастополя. Напротив, антиирландская позиция правящей элиты Великобритании выглядит абсолютной закономерностью. Кроме перманентного материального угнетения (регулярные конфискации земли, налог на англиканскую церковь, недопущение к государственным должностям), подавлялась ирландская культура. Именно в XIX веке, в эпоху ирландского Великого голода, было введено образование исключительно на английском языке, после чего начался закат живой ирландской речи. Уже в 1861 году ирландским языком пользовались только 24 % жителей острова. Здесь, так же, как и в Польше, шло подавление идентичности «народа рабов», превращение его, если использовать терминологию П.А. Столыпина, в «удобрение» для правящей нации. Дополнением к этой картине служат омерзительные карикатуры на ирландцев эпохи Великого голода, публиковавшиеся в английских (и американских) газетах, где нарисованы существа полуживотного облика, не заслуживающие сострадания. Достаточно сравнить эти расистские шаржи с изображениями красивых, сильных и трудолюбивых украинцев тридцатых годов в СССР (например, при оформлении станции московского метро «Киевская», построенной как раз в тридцатые годы, вскоре после советского Великого голода), чтобы понять, что две трагедии происходили в совершенно разном ментальном контексте. Во время ирландского голода, по мнению значительной части английского общества, умирали «презренные дикари»; тогда как любая беда, пришедшая на Украину, воспринималась советскими людьми как беда братьев и сестёр. Различие четвёртое: общая беда и беда только для «угнетённой расы» Если голод 1846-51 годов вошёл в историю как Ирландский голод, то голод 1932-33 годов современные западные и украинские элиты позиционируют как Украинский голод, или Голод на Украине, что подчёркивает не просто географическую, а прежде всего этническую избирательность происходившей тогда трагедии. Однако в отношении событий тридцатых годов ХХ века такая узконациональная трактовка совершенно несправедлива. Споры о реальных масштабах потерь в разных регионах Советского Союза не затихают до сих пор, однако для выявления сравнительной картины есть один универсальный критерий, который в минимальной степени подвержен огрехам учёта или идеологическим манипуляциям. Это зафиксированный в переписях населения провал численности граждан, родившихся в начале тридцатых годов. Резкое снижение числа рождённых в годы голода обусловлено не только отказом от зачатий или участившимся недонашиванием, но и массовой смертностью младенцев, поскольку до эры антибиотиков именно на детей первого года жизни приходилась львиная доля (до одной трети) общей смертности, и именно новорожденные оказывались главной мишенью любой социальной катастрофы. Относительная глубина документированных провалов в возрастной структуре повторяется в переписях 1939, 1959, 1989 годов, 2000 года на Украине и 2001 в РСФСР (то есть, не пересматривается со сменой власти и даже социального строя, что говорит об отсутствии статистических подтасовок). Количество граждан, рождённых в благополучные и неблагополучные годы в УССР и РСФСР, согласно переписи 1939 года, приведено в Таблице 2. Из Таблицы 2 мы видим, что глубокий провал в начале тридцатых годов пережили и Украина, и Россия (РСФСР). Хорошо заметно, что на Украине этот провал был существенно глубже (почти на 59 % против 34 % в РСФСР). Это логично объясняется тем, что на Украине жестокая засуха поразила почти всю территорию, а в РСФСР – только южные степные районы, где проживало не более трети российского населения. В то же время абсолютный размер демографического провала в РСФСР в два с лишним раза превышает размер провала на Украине (почти миллион недосчитавшихся младенцев против 440 тысяч). Это свидетельствует о том, что общие демографические потери жителей России в голодные годы как минимум вдвое превысили демографические потери жителей Украины. Полученные цифры зримо противоречат одиозной концепции, согласно которой «Голодомор был уничтожением украинцев в пользу русских». Кроме того, мы видим, что число выживших младенцев, рождённых в 1934 году на Украине, превышает число выживших 1932 года рождения, то есть появившихся на свет накануне трагических событий. В то же время по Российской Федерации показатели 1934 года ниже показателей 1932-го. Это означает, что хотя острота продовольственного кризиса тридцатых годов на Украине была глубже, чем в России, выход Украины из кризиса происходил быстрее, чем выход РСФСР. Советское руководство оказывало приоритетную помощь прежде всего УССР, перераспределяя государственные ресурсы в ее пользу. В те времена такой манёвр продовольственными ресурсами назывался братской помощью, которую русский народ, невзирая на собственные страдания, оказывал украинскому народу. (Ниже мы укажем на факты переброски зерна из центральных российских областей в украинские области в разгар кризиса.) Концепции этнически избирательного голода, то есть целенаправленного геноцида этнических украинцев, противоречит и тот факт, что на территории самой Украины в наименьшей степени пострадали именно полностью украиноязычные регионы (нынешние Житомирская, Винницкая, Хмельницкая, Черниговская и Сумская области), а в числе наиболее пострадавших оказались преимущественно русскоязычные регионы со смешанным русско-украинским населением (Луганская, Запорожская, Харьковская, Днепропетровская). Впечатляющей иллюстрацией, опровергающей концепцию «украиномора», выглядит статистика смертности 1933 года по городу Бердянску (Запорожская область): 71 % умерших – русские, 13 % — украинцы, 6 % — евреи, 5 % — болгары и т.д. В итоге любой мало-мальски добросовестный исследователь вопроса обязан признать, что никакой этнической избирательности – ни сознательно спланированной, ни стихийно выросшей из дискриминационной политики, в СССР не было. Даже ведущий «придворный» демограф независимой Украины Станислав Кульчицкий был вынужден констатировать, что «…люди гибли по признаку местожительства, а не национальности». (С.В. Кульчицкий, «Сколько нас погибло от голодомора 1933 года?», «Зеркало Недели», №45, 23-29.11.2002) Совсем иную картину мы наблюдаем в середине XIX века в Великобритании. Там голод поразил только и исключительно Ирландию, ничуть не затронув население Англии. Этот контраст хорошо заметен при сравнении демографических процессов голодной эпохи на Британских островах и в СССР (см. Таблицу 3).
Мы видим, что за десятилетие, внутри которого произошла трагедия, в Советском Союзе выросло население обеих республик, как РСФСР, так и УССР. В Великобритании же, при значительном сокращении ирландского населения, английское продолжало расти примерно теми же темпами, что в предыдущие десятилетия XIX века (в среднем 0,79 % в год с 1820 по 1870, см. А. Мэдиссон, «Контуры мировой экономики в 1-2030 гг.»). Как раз в Великобритании имела место отчётливая этническая избирательность трагедии. Возникший в роковое десятилетие разрыв между Англией и Ирландией в 31 % — втрое превышающий разрыв между Россией и Украиной, никакими иными причинами, кроме этнической избирательности голода, объяснить невозможно.
Различие пятое: социальные катализаторы природной катастрофы
Триггером как Ирландского голода 1840-х годов, так и Советского голода 1930-х были природные катаклизмы. В первом случае это эпидемия фитофтороза, поразившая картофельные плантации и не утихавшая несколько лет; во втором случае – повторявшаяся два года подряд засуха: средней степени в 1931-м году и экстремально тяжёлая в 1932-м. Безусловно, ссылка на эти стихийные бедствия не может исчерпать объяснения разразившихся затем катастроф. Однако социально-политические факторы, действовавшие в сравниваемых странах, различаются радикально – если исследовать проблему на предмет сознательного или инстинктивного этноцида. Почему от эпидемии фитофтороза пострадали только ирландцы, а не англичане? Потому что именно у ирландцев картофель в XIX веке стал основным элементом питания. Отчего так произошло? Оттого, что в результате многовековой политики конфискации львиная доля земель «Зелёного острова» оказалась в руках британских лордов, у которых ирландские крестьяне арендовали за драконовские цены скромные участки, едва достаточные для пропитания. Какая сельскохозяйственная культура позволяла худо-бедно прокормиться в условиях хронического малоземелья? Один лишь картофель, спаситель малоимущих, – продукт, бедный белком, зато дающий большие урожаи с единицы площади. Кроме того, значительные площади острова при этом использовались английскими хозяевами под пастбища для получения шерсти как сырья бурно развивающейся английской текстильной промышленности. Происходившее на протяжении столетий вытеснение фермеров ради создания овечьих пастбищ породило широко известный афоризм «овцы съели людей». Таким образом, дискриминируемое положение Ирландии, её статус нещадно эксплуатируемой английской колонии стали причиной превращения картофеля в монокультуру, крайне уязвимую для распространения фитофтороза, а перманентная бедность ирландских батраков не позволила создать запасы, позволяющие пережить эту напасть. К трагедии привели системные пороки британской политики, отношение к ирландцам как к «недолюдям». Можно обвинять руководство СССР в чем угодно, но только не в предвзятом или негативном отношении к украинцам. В Ирландии же мы видим систематически культивирующиеся неравенство и дискриминацию на этнической и религиозной почве, которые закономерно привели к Ирландской трагедии 1846-51 годов.
Различие шестое: реакция властей на катастрофу
Исторический факт: в начале Ирландского голода премьер Пиль пытался оказать продовольственную помощь за государственный счёт, закупив на 100 тысяч фунтов американской кукурузы. Сумма довольно скромная на фоне вышеупомянутых частных пожертвований — и вовсе мизерная, если учесть, что ежегодный вывоз английскими хозяевами прибыли из Ирландии оценивается в 6 миллионов фунтов! Однако и эти, совершенно недостаточные действия Пиля натолкнулись на сопротивление британской политической элиты. Консервативное парламентское большинство отказалось отменять ввозные пошлины на хлеб, так называемые «corn laws», что в конце концов привело к отставке Пиля и назначению премьера-тори Рассела. Несколько месяцев спустя, когда массовая смертность вызвала мировой резонанс, консерваторы всё-таки согласились облегчить ввоз продовольствия — но! – поэтапно, в течение трёх лет… Меры, которые требовались немедленно, были отложены на три года. Все эти годы в Ирландии продолжался голод. Правительство тори свернуло даже те скудные меры помощи (например, через бесплатные кухни было выдано 3 миллиона порций супа в течение года – мизер для 8 миллионов голодающих), которые учредил лейборист Пиль. Самое страшное – из Ирландии продолжали вывозить продукты, зерно и мясо, невзирая на протесты обездоленных, осаждающих экспортные порты. Торжествовал принцип «laissez-faire», принцип невмешательства в свободный рынок, призванный обеспечить процветание успешным и отбросить, как мусор, неудачников.
О чём можно говорить, если сам министр Тревельян, назначенный ответственным за Ирландскую проблему, назвал голод «прямым ударом премудрого и всемилостивого Провидения». Гибель ирландцев, не сумевших «правильно» устроить свою судьбу, рассматривалась как естественный процесс, вполне в духе популярных тогда мальтузианских идей. Апофеозом трагедии стало выселение из своих жилищ ирландских семей, не сумевших уплатить лендлордам годовую плату за арендованные участки. Как мы помним, львиная доля земель на острове принадлежала английским аристократам, и они требовали исправных платежей, невзирая на то, что урожай погиб и крестьяне не имеют средств даже на минимальное пропитание. Так опустели целые деревни. Один только граф Льюкан выселил 2 тысячи своих крестьян, в одном лишь графстве Клэр с ноября 1847 по апрель 1848 года снесено более тысячи домов неплательщиков и должников. Всего потеряли кров над головой около 250 тысяч семей. Отчаявшимся людям не оставалось ничего иного, как искать спасения на чужбине, договариваясь о перевозке на единственно доступных по цене ветхих посудинах, так называемых «гробовозах» («coffin-ships»), смертность на которых только в пути через Атлантику достигала 16 %.
Ирландская беднота оказалась жертвой бездушной рыночной стихии, брошенная без социальной защиты на растерзание алчным английским землевладельцам. А что в СССР? *** В Музее Голодомора в Киеве бросается в глаза цитата Сталина, относящаяся к лету 1932 года: «Если не возьмемся теперь же за выправление положения на Украине, Украину можем потерять». Эта идея толкуется как стартовый сигнал для репрессий, должных обрушиться на фрондирующую республику. Однако в этой выдержке письма Сталина Кагановичу отсутствует продолжение, и понятно почему: «…превратить Украину в кратчайший срок в настоящую крепость СССР, в действительно образцовую республику. Денег на это не жалеть». Последняя фраза исключает любое двойное толкование мысли «отца народов» — речь шла не о репрессиях против недостаточно лояльного Кремлю украинского этноса, а о его задабривании, о создании особой привилегированной зоны. Проанализируем действия советских лидеров накануне и в период Великого голода. Уже 6 мая 1932 года, то есть задолго до того, как началась уборка злополучного урожая, пострадавшего от засухи, план сдачи хлеба государству по Украине был снижен с 6,95 до 5,7 миллиона тонн (для сравнения факт заготовок 1931 года – 7,4 млн. тонн). 6 июля ЦК украинской компартии, учитывая реальную обстановку, просит снизить план ещё больше, но получает резкий отказ от представителей центра – Молотова и Кагановича, бывшего первого секретаря ЦК КП(б)У. Однако 29 июля Каганович получает телеграмму от Сталина с указанием уменьшить план заготовок на 0,5-0,65 млн. т для правобережной Украины. Показательна забота именно о правобережной Украине, являющейся ядром украинства. Тут же впору делать прямо противоположный вывод: первый секретарь ЦК ВКП(б) пёкся об украинцах больше, чем о русских. Скорее всего, в реальности Сталиным руководили соображения прагматической политики: смешанное русско-украинское население левобережья легче сохранит лояльность советской власти даже в условиях продовольственных трудностей, а испытывать терпение чисто украинского населения правобережья, да ещё по соседству с антисоветски настроенной Польшей, не стоит. Наконец, 12 января 1933 года вышло дополнительное постановление СНК СССР о снижении плана по Украине ещё на 0,4 млн. тонн. Голодные смерти ещё не начались. Очевидно, пятикратное (по сравнению с базовыми показателями 1931 года) понижение планов по сдаче хлеба (аналог налога в рыночном хозяйстве) исключает вынашивание каких-либо злодейских планов. В случае подготовки к искусственно запланированному голоду действия были бы прямо противоположны. Здесь же вожди Советского Союза, очевидно, шли навстречу крестьянам пострадавших от засухи регионов, но экспериментальная машина сверхцентрализованного управления огромной страной порой просто не успевала быстро реагировать на резко меняющуюся ситуацию. Как только с конца января люди начали гибнуть от голода, Сталин и его окружение переходит от политики сокращения государственных заготовок к политике выделения хлеба из госрезервов (иными словами, от снижения натурального налога к выделению натуральных дотаций). 7 февраля принимается первое постановление об экстренном направлении пока незначительного – 8 тысяч тонн – объёма зерна и госрезервов для трудящихся Одесской и Днепропетровской областей. (Правда, по калорийности даже этот крайне скромный вклад в борьбу с голодом превышал выданные британским правительством за весь 1846 год 3 миллиона порций супа.) Затем следуют всё новые и новые транши помощи Украине (сведения о помощи другим пострадавшим регионам СССР мы опустим как выходящие за рамки поставленного вопроса). 18 февраля постановлением ЦК на Украину направляется уже 37 тысяч тонн зерна. До конца февраля около 90 тысяч тонн зерна перебрасывается на Донбасс из Нижне-Волжского края РСФСР (ныне Астраханская и Волгоградская области). 25 февраля – совместным решением ЦК и СНК – 330 тысяч тонн. 18 марта – ещё 100 тысяч тонн непосредственно для Киевской области. 20 марта принято решение о ежемесячном выделении по 14 тысяч тонн за счёт т.н. гарнцевого сбора. 31 марта принимается принципиальное решение – из СССР прекращается экспорт хлеба. Хотя в 1932 году из-за ухудшения природных условий объём экспорта зерна и так был в три раза ниже показателей 1931 года, но с апреля 1933 года Советский Союз впервые в своей экономической истории перестаёт вывозить зерно и начинает его импорт. 5 апреля ЦК направляет на Украину ещё 5 тысяч тонн из госрезерва, 8 апреля выделяет дополнительные пайки семьям рабочих Харькова из коммерческого фонда, 12 апреля – 5 тысяч тонн из союзного семенного фонда, 16 апреля – 20 тысяч тонн из союзного семенного фонда, 26 апреля – 21 тысячу тонн посевного зерна из семенного фонда и 29 тысяч тонн овса из Западного края РСФСР (ныне Смоленская и Брянская области). 28 мая – 11 тысяч тонн семенной ржи Одесской, Днепропетровской и Донецкой области, 30 мая – 8 тысяч тонн из госрезерва, 13 июня – 15 тысяч тонн ржи. В итоге в 1933 году на Украину, где проживало около 18 % населения СССР, было направлено более 45 % союзного семенного фонда (против 20 % в 1932 году). Весь каскад вышеперечисленных мер явно не похож на исполнение злодейского плана по удушению Украины голодом. Скорее, мы видим отчаянные действия правительства, пытающегося спасти людей от голодной смерти и обеспечить семенами урожай будущего года. Советской власти часто ставят в вину запрет на выезд из поражённых голодом районов. Однако эта практика распространялась на всех, а не только на выходцев с Украины. С января по апрель 1933 года органами ОГПУ было задержано на дорогах и возвращено на прежнее место жительства 230 тысяч человек, в том числе на Украину – 34 тысячи, на Северный Кавказ – 36 тысяч, в Центрально-Чернозёмную область РСФСР – 52 тысячи человек. Эти цифры ещё раз подчёркивают, что география голода и порождённой им вынужденной миграции не ограничивались территорией УССР. С другой стороны, если бы советская власть и впрямь хотела уничтожить украинцев, то действовать нужно было бы ровно наоборот — заставлять жителей УССР покидать свою республику, чтобы затем ассимилировать их в Сибири или на Дальнем Востоке, а вовсе не возвращать их обратно.
Различие седьмое: катастрофа как аномалия и как закономерность
Выше мы видели, что ближайшие переписи, последовавшие за голодными годами, зафиксировали, что население Ирландии сократилось более чем на 19 %, а население Украины выросло почти на 7 %. Бесспорно, не случись социальной трагедии, население Украины могло бы вырасти значительно больше. Но, как уже говорилось выше, голод 1932-33 годов не был ударом исключительно по украинцам, другие части СССР пострадали не меньше, а то и больше, чем они. Ну хорошо, скажут украинские националисты, какая нам разница, кто еще, кроме нас, пострадал от голода. Советский режим, мол, все равно преступен, пусть кается и за геноцид других народов.
Соответствуют ли эти обвинения исторической правде, историческим фактам? Однозначно нет, и вот почему.
Во-первых, мы видели из предыдущей главы, что действия Сталина и его соратников после того, как бедствие стало очевидным, реально были направлены на спасение голодающих. И хотя, возможно, эти попытки трудно во всем признать эффективными, они, бесспорно, были энергичными и даже экстраординарными. Стоит еще раз напомнить о том, что советская власть (в отличие от британской!) во время голода полностью прекратила экспорт продовольствия и сразу же начала импорт хлеба, не ограничивая ввоз трёхлетним переходным периодом. Во-вторых, совершенно очевидно, что лидеры СССР никогда не преследовали целей сокращения ни советского народа целиком, ни какой-либо отдельной этнической группы, включая украинцев.
Об этом говорят не только интенсивные санитарно-гигиенические мероприятия, знаменитые реформы Семашко, позволившие за два первых десятилетия советской власти сократить смертность почти в полтора раза, но и принятое властями СССР решение о запрете абортов. Это решение, подталкиваемое явными компенсационными мотивами, привело к всплеску рождаемости в 1937-39 годах и рекордному естественному приросту населения СССР. Из Таблицы 2 видно, что на Украине количество детей 1937 года рождения на четверть превысило количество детей, рождённых в 1928-м – в последнем благополучном году накануне коллективизации и связываемых с ней потрясений. Так же видно, что эта прибавка на Украине была выше, чем в РСФСР. В-третьих, если бы советские вожди действительно рассматривали голод как инструмент усмирения непокорных, то наибольших потерь следовало бы ожидать не на Украине, а Средней Азии, где до середины тридцатых годов продолжались боевые действия с басмаческой оппозицией. В действительности же демографические потери Узбекистана и особенно Таджикистана в 1932-34 годах намного меньше потерь других республик (см. В. Тимаков, «Россия убывающая», «Коммерсантъ Власть», № 9, 11.03.2017). Это объясняется сугубо климатическими причинами: предгорья Средней Азии и Ферганская долина пострадали от засухи гораздо меньше, чем степная зона между Днестром и Алтаем. Безусловно, стихийные бедствия наложились на ломку традиционного сельского уклада во всех республиках СССР. Однако последствия этих событий не идут ни в какое сравнение с последствиями другой «ломки», предпринятой либеральными реформаторами. В одной только России рост смертности в процессе рыночных реформ унёс около 7 миллионов жизней, а общие демографические потери превысили 19 миллионов человек. Для Украины эти цифры составляют 2,5 миллиона и 8 миллионов соответственно – то есть намного превышают общие демографические потери начала тридцатых годов. При этом те же самые люди, что выдвигают концепцию Голодомора и считают события 1932-33 годов «целенаправленным уничтожением украинцев», позитивно оценивают рыночные реформы девяностых, невзирая на то что эти реформы привели к гораздо большему сокращению украинского этноса, нежели события, произошедшие в первые годы после коллективизации. Конечно, действия Британии в Ирландии также сложно назвать геноцидом в строго юридическом смысле слово. Однако истории известны случаи, когда неуклонное сокращение какого-либо народа, его вымирание становилось не воплощением заведомого плана, а внеплановым результатом хищнической политики иной, доминирующей этнической группы. Этот своего рода стихийный геноцид ирландцев, сродни отношению волков к оленям или отношению саранчи к пожираемому ею дереву: волк вовсе не желает искоренить олений род, он просто насыщает свою утробу, игнорируя при этом интересы оленей; так же и саранча оставляет после себя обглоданные ветви без всякого умысла извести растение. Очевидно, что в случае с советской Украиной ни о каком «геноциде» говорить невозможно. Как мы видим, уже в тридцатые годы потери населения УССР (Таблица 3) были полностью компенсированы. И в дальнейшем украинское население продолжало устойчиво расти, несмотря на потери в период Великой Отечественной войны. Согласно переписи 1989 года, в УССР проживало свыше 51 миллиона человек, при этом население за предшествующие полвека увеличивалось быстрее, чем население Великобритании или Германии. Также невозможно говорить, что украинцы в СССР были обделены или дискриминируемы в пользу «доминирующего народа», а именно русских. На протяжении всей советской истории Российская Федерация была республикой-донором, а Украинская ССР, напротив, на протяжении большей части советского периода получала дотации из союзного бюджета. Благодаря этому уровень потребления на Украине был выше уровня потребления в коренных русских областях, хотя душевой ВВП в РСФСР превышал душевой ВВП в УССР. Вплоть до 1991 года продолжительность жизни жителей Украины также была выше, чем у жителей российских областей. Совсем иную ситуацию мы наблюдаем в Ирландии, где Великий голод 1846-51 годов стал спусковым механизмом хронического вырождения, затянувшегося на целое столетие. Если накануне трагических событий, в 1841 году, на «Зелёном острове» проживало 8,18 миллионов человек, то к 1949 году, в момент окончательного обретения независимости, Ирландская республика насчитывала всего 2,9 миллиона граждан. Ирландцы оказались единственной европейской нацией, пережившей сокращение в рассматриваемое здесь столетие, — и не простое сокращение, а почти троекратное! Такая трагическая судьба — отнюдь не случайность, не стечение объективных обстоятельств, а закономерное последствие варварской эксплуатации ирландцев народом-завоевателем, точнее — его правящим слоем. Примеров тому приведено достаточно в первых разделах данного исследования. Добавим лишь, что вплоть до середины ХХ века уровень жизни в Ирландии был значительно ниже, а продолжительность жизни – заметно короче, чем у англичан. Поэтому есть все основания квалифицировать не только Великий голод 1846-51 годов, но весь период существования Ирландии в рамках Британской империи как стихийный геноцид порабощённого народа английскими колонизаторами.
Различие восьмое: итоги расставания с империей
Пожалуй, самая убедительная часть истории, доказывающая дискриминируемое положение ирландцев под британским владычеством и отсутствие дискриминации украинцев в Советском Союзе, – это их судьба после обретения независимости. С 1961 года население Ирландии начало расти (впервые за сто двадцать предшествующих лет!) и к нашему времени превысило пять миллионов, увеличившись за этот срок на три четверти – больше, чем выросла за это же время любая другая европейская нация. Население Украины, наоборот, с 1993 года начало убывать и непрерывно сокращалось все последующие годы. Такая перманентная депопуляция на Украине наблюдается впервые за всю документированную историю. В конце девяностых-начале нулевых, а затем после «оранжевой революции» 2014 года на Украине зафиксированы самые низкие показатели рождаемости в Европе. Ещё более убедительными служат данные экономики. За семьдесят лет независимого существования Ирландия не только наверстала отставание от Англии по душевому производству товаров и услуг, но и опередила бывшую метрополию более чем вдвое. Так, в 2021 году на одного ирландца приходилось 106 тысяч долларов валового внутреннего продукта, а на гражданина Великобритании лишь 49 тысяч долларов (данные Всемирного Банка).
А ведь в британских элитах было популярно мнение, что ирландцы бедны потому, что ленивы, тупы, развратны и склонны к пьянству. Именно от этих пороков, по мнению Чарльза Тревельяна и многих других его современников, призван был излечить «больную нацию» Картофельный голод. Но оказалось, что едва «неблагодарные лентяи» освободились от контроля со стороны «заботливых воспитателей», они тут же проявили чудеса трудолюбия и организованности, утерев нос вчерашним колонизаторам. Похожее неоправданное высокомерие, продемонстрированное британскими аристократами, получило широкое распространение и на Украине. Националистическая часть украинской элиты точно так же объясняла более высокий, по сравнению с центральной Россией, уровень жизни на Украине ленью, тупостью и пьянством русских, а вовсе не богатством украинской природы по сравнению с нечернозёмными регионами России и холодной Сибирью. По сути, украинские националисты относились (и относятся) к русским так же, как английские лорды относились к ирландцам. Однако три десятилетия украинской независимости лишили такой снобизм каких-либо значимых аргументов. Отделившись от России, Украина начала стремительно отставать, буквально проваливаться в рейтинге экономического развития. В 2021 году душевой ВВП на Украине был в 2,3 раза ниже, чем в Российской Федерации, если судить по данным Всемирного Банка, и в 2,7 раз ниже по данным МВФ. Продолжительность жизни на Украине также впервые за всю документированную историю стала короче, чем в России. Таким образом, если уж неким доброхотам неймётся объявить какой-либо период украинской истории геноцидом, то на эту роль не годится ни один временной отрезок, кроме эпохи незалежности (когда, например, только с 1993 по 2014 год население страны сократилось с 52 до 45 миллионов человек). Сегодня 32 страны мира (в основном страны Западного блока) считают события 1932-33 годов на Украине геноцидом (хотя эти события не имеют никаких признаков ни целенаправленного, ни «стихийного» вымаривания людей) и в то же время нет ни одной страны, признавшей геноцидом голод 1846-51 годов в Ирландии (где очевидны признаки как минимум геноцида стихийного). Такую позицию нельзя объяснить ничем, кроме крайней предвзятости западного истеблишмента, который с одиозным рвением ищет любой повод, чтобы осудить незападные общества, в то же время настойчиво требуя не замечать их собственных преступлений. Доклад подготовлен рабочей группой Института Русстрат под руководством В.В.Тимакова
